Н. Л. Кременцов

 

«АМЕРИКАНСКАЯ ПОМОЩЬ» В СОВЕТСКОЙ ГЕНЕТИКЕ, 1945–1947[1]

 

© Н. Л. Кременцов

 

 

«Американская помощь» — так называли советские солдаты консервы, посту­павшие во время Великой Отечествен­ной войны по лендлизу от союзников по анти­фашист­ской коалиции. Эта помощь, однако, не ограничивалась тушенкой, яич­ным порошком и шоколадом; союзники поставляли в СССР самолеты и грузови­ки, одежду и лекарства, корабли и средства связи. Несмотря на продолжаю­щиеся споры о конкретном вкладе каждого из союзников в разгром фашизма, хорошо из­вестно, что именно союз «Большой тройки» — СССР, США и Великобри­тании — явился решающим условием победы. Гораздо менее известно, что этот же союз и его постепенное разрушение в послевоенные годы явились основой кардинальных изменений в советской научной политике, что я и попытаюсь продемонстрировать в этой работе на примере послевоенного развития советской генетики.

История советской генетики, и особенно так называемая «лысенков­щина», при­влекала внимание многих отечественных и зарубежных исследова­телей (см., например, [2–6]). И те, и другие, однако, по большей части игнорировали междуна­родные аспекты развития советской генетики и описывали эту историю как результат исключи­тельно внутренних факторов: личности Сталина, особенностей государственной идеологии — диалекти­ческого материа­лизма или постоянных неурядиц в сельском хозяйстве. В действитель­ности междуна­родные события и междуна­родное научное сообщество сыграли огромную роль в развитии совет­ской генетики. В этой статье я проанализирую международные аспекты борьбы между «формаль­ными» генетиками и их оппонентами, «агробиологами», в первые послевоен­ные годы.

На протяжении 1940-х гг. советская внешняя политика эволюциони­ровала от кооперации до конфронтации со странами Запада, и эта эволюция оказала огром­ное влияние на международные, равно как и внутренние, аспекты государст­венной научной политики. Во время войны советское руководство использовало между­народные связи советской науки для укрепления антифашистской коалиции. С по­бедным окончанием войны советская наука была вовлечена в конкуренцию с быв­шими союзниками за статус супердер­жавы, развернувшуюся, прежде всего, в области атомного и иного вооружения. В течение короткого периода, с весны 1945 по лето 1947 гг., кооперация и конкуренция «мирно сосуществовали» и даже стимули­ровали друг друга.

Советское научное сообщество не было просто пассивным инструмен­том политиков. Различные группы внутри научного сообщества активно эксплуати­ровали каждый поворот государст­венной внешней политики, стараясь достичь своих собственных целей через посредство партий­ного аппарата. Во время пика научной кооперации в 1945—1946 гг. советские генетики умело использовали свои международные контакты, чтобы органи­зовать «второй фронт» на Западе с целью под­держать свою атаку на институцио­нальные позиции Т. Д. Лысенко и укрепить со­ветскую генетику.

 

 

Генетика и агробиология

 

До 1937 г. генетика в СССР развивалась с невероятной скоростью. Всего за двадцать лет советской власти генетическое сообщество выросло практически с «нуля» до одного из крупнейших в мире. Многочисленные генетические учрежде­ния были созданы по всей стране под эгидой различных государст­венных ве­домств — таких, как Наркомздрав, Наркомпрос, Наркомзем и Академия наук. Ге­нетика была включена в программы всех медицинских, педагогических и сельско­хозяйственных вузов и университетов. Главным фактором столь быстрого развития было умелое использование лидерами сообщества — Ю. А. Филипченко, Н. К. Коль­цовым и Н. И. Вавиловым — активной научной политики большевиков[2].

Во второй половине 1930-х гг., однако, генетика и генетики  столкнулись со зна­чительными трудностями. Группа «агробиологов», возглавляемая Т. Д. Лысенко, начала захватывать генетические учреждения[3]. Лысенко выступил с доктриной (несколько позже окрещенной «агробиология»), которая противоречила основ­ным положениям классической генетики. Он отвергал законы Менделя и концеп­цию гена как материального носителя наследствен­ности и поддерживал идею на­следования приобретенных признаков. В декабре 1936 г. конфликт между генети­ками и агробиологами выплеснулся наружу: пытаясь защитить свои позиции, ге­нетики инициировали публичную дискуссию с агробиологами о «спорных вопро­сах генетики». Дискуссия помогла укрепить пошатнувшийся авторитет генетиков в партаппарате. Однако начавшийся в это время «Большой террор» свел их усилия на нет и позволил агробиологам значительно укрепить свои позиции[4]. Немедлен­но после окончания террора, летом 1939 г., генетики инициировали еще одну дис­куссию. Эта дискуссия оказалась неэффективной: генетики не смогли остановить институцио­нальную экспансию своих оппонентов. Одним из факторов в «пораже­нии» генетиков в борьбе с конкурентами за контроль над генети­ческими институ­тами была изоляционист­ская и «националистская» политика, проводив­шаяся во второй половине 1930-х гг. советским правительством: в отличие от генетиков, подчеркивавших свое идейное единство с международным научным сообществом, агробиологи спекули­ро­вали на «отечест­венных корнях» своей доктрины, отвергая авторитет западной генетики и генетиков. Они даже назвали свое учение «мичу­ринская биология», в честь русского любителя-садовода И. В. Мичурина, ставше­го в 1930-е гг. национальным героем, и заклеймили классическую генетику как «менделизм-вейсманизм-морганизм», по ее западным основателям — Г. Менделю, А. Вейсману и Т. Моргану.

К 1941 г. «агробиологи» захватили практически все крупнейшие генетические учреждения, вытеснив генетиков из их бастионов 1930-х гг. — институтов Всесоюз­ной академии сельскохозяй­ственных наук им. В. И. Ленина (ВАСХНИЛ) и Инсти­тута генетики АН СССР[5]. Генетики, тем не менее, сумели удержать свои позиции в университетах и нескольких академических лабораториях, к примеру в Институте эволюционной морфологии и Институте цитологии, гистологии и эмбриологии.

 

 

Советская генетика на международной арене

 

В начале 1920-х гг. советские генетики установили тесные связи с западными коллегами, особенно в Германии[6] и США. В 1920-е гг. многие из них, включая Н. К. Кольцова, С. С. Четверикова, Г. Д. Карпеченко, А. Р. Жебрака, И. И. Агола, С. Г. Левита и М. М. Завадовского, работали в различных генетических лаборато­риях Германии и США. Особенно важную роль в развитии международных кон­тактов сыграли Н. И. Вавилов, Н. В. Тимофеев-Ресовский и Ф. Г. Добржанский.

Еще до революции Вавилов провел год в лаборатории Р. С. Пеннета (R. S. Репnett) в Великобритании. После революции он посещал генетические лаборатории по всему миру, официально представляя советскую генетику на многочисленных международных конференциях. Он (вместе с М. Завадовским) участвовал во II Международном конгрессе по истории науки в Лондоне в 1931 г. Вавилов был единственным советским генетиком на Шестом международном генетическом конгрессе, проходившем в 1932 г. в Итаке (США). Тимофеев-Ресовский, ученик Кольцова, уехал в 1925 г. в Берлин по приглашению О. Фогта, чтобы организовать Генетический отдел в Институте мозга, и оставался в Германии до конца Второй мировой войны (см. [14; 15]). Добржанский, ученик Ю. А. Филипченко, в 1928 г. прибыл в США как рокфеллеровский стипендиат для работы в генетической «Мекке» — лаборатории Т. X. Моргана (см. [16]). После смерти Филипченко в 1930 г. Добржанский решил не возвращаться а Россию и остался работать в лабо­ратории Моргана. Вавилов, Тимофеев-Ресовский и Добржанский активно пропа­ганди­ровали достижения советской генетики на Западе.

В свою очередь, западные генетики — Г. Меллер, Э. Бауэр, К. Бриджес, Л. Дани, С. Харланд, Дж. Хаксли, С. Дарлингтон, Р. Гольдшмидт, Д. Костов и многие дру­гие — посещали советские лаборатории. Бриджес провел в СССР полгода (1931–1932), а Меллер — почти четыре года (1933–1937), работая в вавиловском Инсти­туте генетики. Многие западные генетики приезжали в Советский Союз с лекция­ми и докладами. Этот активный обмен помог установить тесные личные связи между советскими и западными генетиками.

В 1930-е гг. советская генетика (подобно физике, астрономии, математике, почвове­дению, физиологии и геологии) пользовалась значительным авторитетом на международной арене. Это подтверждается решением провести VII Международный генетический конгресс в 1937 г. в Москве и избранием Вавилова его президен­том. Политбюро вначале согласилось с этим предложением, и советские генетики начали активную подготовку (см. [17]). Но в конце 1936 г. Политбюро изменило собственное решение и отменило проведение конгресса (см. [18; 19]). Спустя несколько месяцев генетикам удалось убедить партийных боссов снять этот запрет, и конгресс было разрешено провести в 1938 г. К этому времени, однако, Международ­ный оргкомитет, возглавляемый норвежским генетиком Отто Мором (Otto Mohr), решил перенести конгресс из Москвы в Эдинбург и провести его в августе 1939 г.

Несмотря на провал московского проекта, Вавилов был избран президентом эдинбургского конгресса, и около пятидесяти (!) советских генетиков были при­глашены участвовать в его заседаниях. Ни одному из них, однако, это не удалось. За несколько дней до открытия Вавилов сообщил оргкомитету, что советские гене­тики не смогут принять участие в работе конгресса. В августе 1939 г. с подписанием советско-германского договора практически все официальные контакты между со­ветским и англо-американским генетическими сообществами были прерваны[7].

И все же западные генетики по-прежнему были глубоко заинтере­сованы в успе­хах и судьбе своих русских коллег[8]. Они считали, что изоляция русской генетики была обусловлена лысенков­щиной (см. [21; 22]). В действитель­ности свертывание международ­ных научных контактов было связано с общей международной поли­тикой советского государства и коснулось не только генетики и даже не только науки, но и всех аспектов советско-западного сотрудничества.

Нападение Германии на Советский Союз в июне 1941 г. в корне изменило ситуа­цию, создав новое направление в советской внешней политике: военный альянс «Большой Тройки». Немедленно после вступления СССР в войну против Герма­нии и советское, и западное научные сообщества публично заявили о дружбе и со­трудничестве и начали восстанавливать прерванные контакты[9].

Восстановление международных научных связей было одним из главных по­следствий Второй мировой войны в советской научной политике. К лету 1941 г. во­енные действия в Западной Европе фактически закончились, и германское коман­дование сосредоточило большинство своих войск на «русском» фронте. В этой си­туации советское правительство остро нуждалось в открытии «второго фронта» и использовало все средства с тем, чтобы ускорить высадку союзников в Европе. Наука стала одним из таких средств: правительство использовало международные контакты советских ученых для широкой просоветской пропаганды на Западе[10].

С началом войны Всесоюзное общество культурных связей с заграницей (ВОКС), практически прекратившее свое существование в конце 1930-х гг., было возрождено. Возрождение ВОКСа отчетливо видно даже по числу писем, отправ­ленных и полученных до и во время войны. К примеру, вся «переписка по научным вопросам» между советскими и американскими учеными, прошедшая через ВОКС с 4июня 1936 года по 13 декабря 1940 г., составила всего сто тридцать страниц (см. [24]). В 1943 г. эта переписка достигла нескольких тысяч страниц (см. [25]). ВОКС стал одним из главных каналов сообщения между советскими и западными учены­ми. Другим каналом стал созданный в 1942 г. под контролем ЦК Антифашистский комитет советских ученых. Основной задачей этого комитета (как и остальных аналогичных комитетов — антифашистских комитетов советской молодежи, со­ветских писателей, советских женщин и Еврейского антифашистского комитета) была просоветская пропаганда за рубежом. Через Антифашистский комитет и ВОКС советские ученые обращались к своим западным коллегам с призывами ис­пользовать их влияние на правительства для помощи Советскому Союзу и скорей­шему открытию второго фронта в Европе[11]. Например, 7 октября 1943 г. директор ВИЭМа Н. И. Гращенков писал известному английскому физиологу Арчибальду Хиллу (Archibald Нill): «Я надеюсь, что второй фронт в Европе, которого мы столь долго ожидаем, скоро станет реальностью и ускорит разгром нацистов, дав нам возможность продолжить наши научные исследования с довоенным размахом и укрепив контакты между учеными великих демократических держав» [28].

Такой поворот внешней политики дал советским ученым возможность возро­дить свои контакты с западными коллегами. Они немедленно начали использо­вать и ВОКС, и Антифашистский комитет для своих собственных целей: обмена публикациями, материалам» и даже научными делегациями. Во время войны глав­ный научный журнал страны — «Вестник АН СССР» — организовал специальные разделы: «По страницам зарубежных научных журналов» и «Зарубежная печать о советской науке», регулярно публиковавшие обзоры новейших западных (глав­ным образом, английских и американских) научных работ. С победным окончани­ем войны в Академии наук было организовано специальное «Международное издательство», которое должно было выпускать серию монографий советских и иностранных авторов о новейших достижениях науки в СССР и за рубежом, а также специальный «Международный научный журнал» (см. [29]).

Многие западные ученые также были весьма заинтересованы в восстановлении контактов с советскими коллегами. Особенно активны были американцы. В 1943 г. группа медиков организовала «Американо-советское общество для обмена меди­цинской информацией», президентом которого стал известнейший физиолог Уол­тер Кеннон[12]. Общество немедленно начало выпускать специальный журнал с пе­реводами и обзорами советских медицинских и биологических исследований. В 1944 г. Национальный совет американо-советской дружбы организовал «Американо-советское научное общество», президентом которого стал известный генетик Лешли Кларенс Данн (L. С. Dunn). Это общество также начало выпускать свой бюллетень. Оба общества были основаны специально для того, чтобы облег­чить связи между советскими и американскими учеными. Устав «Научного об­щества», к примеру, подчеркивал, что оно возникло в ответ на «нужду в органи­зованном канале, посредством которого американские и советские ученые смо­гут восстановить и укрепить научный обмен идеями через публикации, конфе­ренции и переписку, который был нарушен годами изоляции и войны» (см. [31]).

Взрыв американцами атомной бомбы в августе 1945г. поставил новый акцентов советско-западных научных связях: началась «ядерная гонка» между Востоком и Западом. Атомная бомба стала символом одновременно и успехов англо-американ­ской науки, и позиции США как сверхдержавы на международ­ной арене. Советское руководство, очевидно, осознало необходи­мость укрепить советскую науку и расширить ее зарубежные связи. Как заявил в своей речи 6 ноября 1945 г. министр иностранных дел В. М. Молотов: «Мы должны равняться на достижения современной мировой техники... и обеспечить условия для продвижения вперед со­ветской науки и техники. <...> Будет у нас и атомная энергия, и многое другое» [32, с. 15]. Спустя три месяца, 6 февраля 1946 г., в речи перед избирателями Сталин включил науку в число главных направлений послевоенного развития страны:

Особое внимание будет обращено... на широкое строительство всякого рода научно-исследовательских институтов, могущих дать возможность науке раз­вернуть свои силы. Я не сомневаюсь, что если окажем должную помощь нашим ученым, они сумеют не только догнать, но и превзойти в ближайшее время до­стижения науки за пределами нашей страны (цит. по: [33, с. 11]).

Последняя часть сталинской фразы — догнать и перегнать западную науку — стала главным лозунгом советских ученых в послевоенные годы.

Процесс восстановления научных связей с Западом был особенно успешным в генетике, поскольку здесь была еще свежа в памяти недавняя история тесных лич­ных контактов, и, в отличие от физики или математики, генетика в это время была не вовлечена в военные исследования. И потому восстанов­ление контактов между советскими и западными генетиками не привлекало особого внимания служб безо­пасности ни в СССР, ни на Западе.

Во время и сразу же после окончания войны советская генетика стала «горячей» темой в западной, особенно научной, прессе. Западные генетики организовали широкую кампанию против Лысенко в поддержку своих советских коллег. В рам­ках этой кампании в США был опубликован перевод новейшей книги Лысенко «О наследствен­ности и ее изменчи­вости», и около полусотни статей о советской гене­тике появилось на страницах ведущих научных журналов, включая «Science», «Journal of Heredity», «Nature» и «American Naturalist». Многие западные генетики приняли самое активное участие в этой кампании. Почему же ситуация в советской генетике стала столь важна для западных, и особенно американских, ученых? По­чему западные ученые, по словам Добржанского, «приняли эту ситуацию так близ­ко к сердцу»[13]?

 

 

Просьба о помощи

 

Во время войны западные генетики получали информацию о советской генети­ке и генетиках через различные каналы — официальные (в том числе и дипломати­ческие) и частные. Тем не менее, эта информация была неполной и разрозненной. К концу войны ситуация существенно изменилась.

В 1944 г. известный английский ботаник Эрик Эшби (Eric Ashby) прибыл в Мос­кву в составе австралийской дипломатической миссии. Он провел в России целый год и, благодаря своей настойчивости, сумел посетить многие научные учрежде­ния и познакомился со многими советскими биологами, в том числе ведущими генетиками А. С. Серебровским, Н. П. Дубининым и А. Р. Жебраком. После оконча­ния войны на пути в Австралию он на несколько месяцев остановился в Велико­британии и в частных письмах и в опубликован­ных статьях поделился со своими коллегами тем, что он узнал о советской генетике. В письме к известному американскому генетику Сьюэллу Райту (Sewall Wright) Эшби писал: «Генетика здесь — очень сильна. <...> Я также ознакомился с так называемой "генетикой" Лысенко. История — совершенно фантасти­ческая»[14]. В своей книге «Ученый в России», опублико­ванной два года спустя, он рассказал эту «фантасти­ческую» историю в деталях. Эшби несколько раз встречался с Лысенко, посещал его лаборатории, на­блюдал за эксперимен­тами, разговаривал с сотрудниками и слушал его лекции. Он был особенно поражен лысенковскими методами экспериментирования и отме­чал, что «до сих пор эксперименты Лысенко не доказали ничего из его теоретичес­ких выступлений против менделевской генетики» [36, с. 114].

Другая возможность пополнить информацию о советской генетике представи­лась на юбилее Академии наук СССР. В июне 1945 г. советское правительство с большой помпой отметило 220 лет со дня основания Академии. Сталин лично распоря­дился пригласить на празднества научные делегации стран-союзников, осо­бенно США, Великобритании, Франции и Канады (см. [37]). В середине июня спе­циальные самолеты, посланные советским правитель­ством, привезли в Москву большую группу иностранных гостей. Сто двадцать два делегата из восемнадцати стран и около тысячи советских ученых участвовали в торжествах, проходивших с 15 по 30 июня в Москве и Ленинграде. Юбилей был организован с «королевской роскошью»: правительство взяло на себя все расходы и предоставило участникам комфорт, невиданный в условиях всеобщего послевоенного разорения и разру­хи[15]. Иностранные участники были приглашены посмотреть парад Победы на Красной Площади, а в последний день юбилея правительство устроило для иност­ранных гостей банкет в Кремле. Все советские руководители, включая Сталина, присутствовали на банкете[16]. Министр иностранных дел, первый заместитель главы правительства В. М. Молотов поднял тост «за развитие тесного сотрудни­чества между советской и зарубежной наукой» (см. [39]).

Подобно декларациям других высших чиновников (не говоря уже об ученых), эти слова знаменовали кардинальное изменение государственной научной поли­тики: концепция «единой мировой науки» была возрождена. Она заменила кон­цепцию «двух наук» — советской и западной, «буржуазной и пролетарской», — ко­торая домини­ровала в научной политике во второй половине 1930-х гг.[17] Коопера­ция между советскими и западными учеными стала теперь официально утвержден­ной политикой.

И советские, и западные ученые использовали юбилей для обсуждения много­численных вопросов и среди них — ситуации в советской генетике. Хотя американ­ские генетики не попали в состав официальной делегации, они попросили ее чле­нов «добыть точную информацию о [советских] генетиках»[18]. Одним из членов британской делегации был английский эволюционист Джулиан Хаксли (Julian S. Huxley), который уже бывал в СССР (в 1931 г.) и был знаком со многими совет­скими биологами[19]. Во время празднования он посетил все генетические лаборатории Москвы и Ленинграда и встречался со всеми ведущими советскими генетика­ми. Хаксли и Эшби также прослушали специальную лекцию, которую по их просьбе прочел Лысенко во время юбилея. По возвраще­нии в Англию Хаксли опублико­вал хвалебный обзор достижений советских исследова­телей в эволюцион­ной био­логии и генетике [45] и поделился со своими коллегами впечатле­ниями о русской генетике и генетиках в несколь­ких конфиденци­альных письмах.

Еще одним источником информации о русской генетике для западных ученых стал А. Р. Жебрак. В мае 1945 г. он прибыл в Сан-Франциско как член белорусской делегации на конференцию по организации ООН[20]. Жебрак использовал ту поезд­ку для встреч с американ­скими генетиками. Эрнст Бабкок (Ernst Babcock) пригла­сил его прочесть лекцию в Отделе генетики Калифорний­ского университета в Бер­кли. По-видимому, по просьбе Жебрака это событие было обставлено весьма офи­циально. Бабкок попросил президента университета послать официальное при­глашение через советское консульство в Сан-Франциско:

На первый взгляд, это может показаться вам ненужным, но если вы позволите мне очень кратко пояснить — ситуация в генетике в СССР в настоящее время весьма критическая. К власти пришла группа, которая пытается дискредитиро­вать то, что может быть названо «ортодоксальной генетикой». Поскольку доктор Жебрак полностью поддерживает научную генетику и пытается бороться с про­тивостоящей группой, упомянутой выше, для него было бы очень важно знать, что наше приглашение было официально поддержано вами[21].

Бабкок получил просимую поддержку, и Жебрак прибыл на лекцию в Беркли, сопровож­даемый коллегами по делегации и корреспондентами советских газет. Он рассказал об общей ситуации в советской генетике и своих собственных рабо­тах над полиплои­дами пшеницы. Отдел генетики устроил специальный прием в его честь, на который были приглашены и советские дипломаты. Советское кон­сульство в ответ организовало прием в честь университета.

Во время своего пребывания в Сан-Франциско Жебрак несколько раз подолгу беседовал с генетиками, работавшими в то время в Беркли, включая Эрнста Бабкока, Ричарда Гольдшмидта (Richard Goldschmidt), Майкла Лернера (Michael Lerner) и Ледьярда Стеббинса (Lediard Stebbins). Почти каждый день он виделся с Лернером, помогавшим ему с научной частью его визита[22]. Лернер организовывал встречи Жебрака с учеными, переводил его лекцию и вел его переписку с американ­скими генетиками. После конференции Жебрак планировал провести несколько недель в США, посещая различные генетические лаборатории. Этот план, однако, не удался: немедленно по окончании конференции Жебрак был отозван в Москву. Тем не менее, он преуспел в своей миссии — восстанов­лении контактов с амери­канскими генетиками и распростра­нении информации о советской генетике. Суть «переговоров» Жебрака с коллегами ясна из письма Лернера Г. Меллеру: «Довольно скоро у Лысенко будет достаточно веревки, чтобы повеситься. В тепереш­ней ситуации поддержка американских генетиков исключи­тельно важна»[23].

Новости, привезенные Жебраком, равно как и результаты переговоров Эшби и Хаксли в СССР, были немедленно распространены среди членов западного гене­тического сообщества. Американские генетики использовали свою налаженную коммуникаци­онную сеть: как только кто-то из них получал письмо с какой-либо ценной информацией, он немедленно рассылал его всем остальным членам сооб­щества. К примеру, когда английский генетик Пиус Коллер прислал Милиславу Демереку письмо, посвященное состоянию генетических исследований в послево­енной Европе, последний разослал более сорока копий этого письма своим колле­гам[24]. Всякая новость о советской генетике чрезвычайно быстро распространя­лась по этой сети.

Самой потрясающей новостью было то, что «позиция Лысенко — не так проч­на, как прежде, и русские генетики надеются выбраться из-под его контроля»[25]. И впервые, казалось, участие американских генетиков могло как-то помочь их кол­легам, поскольку «в настоящий момент советское правительство определенно рас­положено серьезно прислу­шаться к мнению американских ученых[26]. Когда западные генетики узнали, что их русские коллеги «лично и конфиденциально про­сят о поддержке тех американских коллег, которые известны своим дружеским от­ношением к России»[27], они с энтузиазмом откликнулись на эту просьбу. Западные генетики предприняли ряд действий, чтобы помочь своим русским коллегам, и ор­ганизовали широкую антилысен­ковскую кампанию. Четыре наиболее известных американ­ских генетика — Дани, Демерек, Добржаиский и Меллер — руково­дили американ­ской частью кампании, а Хаксли координировал «британский фронт».

 

 

Второй фронт

 

Западные генетики использовали все доступные ресурсы, чтобы поддержать русскую генетику и генетиков. Две контролировавшиеся ими органи­зации сыгра­ли в этом ключевую роль. Как упоминалось выше, в 1944 г. Националь­ный совет американо-советской дружбы создал американо-советское научное общество:

Л. Данн стал его президентом, а М. Демерек и Ф. Добржанский — членами испол­нительного комитета. Затем, в начале 1945 г., американское генетическое общест­во организовало «Комитет помощи генетикам за рубежом»: Г. Меллер стал его председателем, а Ральф Клилэнд (Ralph E. Clealand) и Бентли Гласе (Bentley Н. Glass) — членами[28]. Две эти организации обеспечили активный обмен публика­циями и материалами. Генетики также использовали Американо-советское меди­цинское общество для расширения контактов с русскими коллегами: Данн был членом редколлегии «Американского обозрения советской медицины», выпускае­мого этим обществом[29]. С 1943 г. переписка между советскими и американскими генетиками начала возрождаться. Был организован обмен литературой и даже штаммами дрозофилы через дипломати­ческие и иные каналы. Большое число оттисков, журналов и книг было отправлено в Россию. Около пятнадцати специаль­ных статей советских генетиков было опубликовано в западных изданиях — таких, как «Journal of Heredity» и «Genetics». Многие американ­ские генетики, включая Бабкока, Данна, Добржанского, Лернера, Вальтера Ландауэра (Walter Londouer), Меллера, Стеббинса и Джека Шульца (Jack Schultz), участвовали в переводе, ре­дактировании и рецензировании советских работ. Они также содейст­вовали пуб­ликации обзоров ситуации в советской генетике, написанных Жебраком и Дуби­ниным, на страницах главного американ­ского научного журнала «Science» [49, 50].

Наиболее важными публикациями, однако, стали две небольшие книги, пред­ставившие англоязычной аудитории суть взглядов и работ Лысенко. Одна из них, написанная двумя английскими генетиками П. Хадсоном (Р. Hudson) и Р. Риченсом (R. Richens), представляла собой полный обзор работ, опублико­ванных Лы­сенко него сотрудниками [51]. Другая — перевод новейшей книги самого Лысенко по вопросам наследствен­ности [52]. История публикации в Америке книги Лысен­ко весьма показательна.

Ранней весной 1945 г. одно американское издательство (McGrow Hill Company) послало экземпляр книги Данну, запросив его мнение о целесообразности ее пере­вода на английский язык. Дани немедленно передал книгу на рецензию Добржанскому. Суть их соображений ясна из письма Данна редактору издательства:

Несмотря на тот факт, что большинство генетиков в этой стране уверены в том, что его взгляды ошибочны, он [Лысенко] занимает столь влиятельное поло­жение, а обсуждаемая проблема столь важна, что выпуск этой книги на англий­ском языке сослужит хорошую службу и русской, и американской науке[30].

В конечном счете, издательство отказалось от публикации книги, но Дани и Добржанский решили организовать ее издание за свой собственный счет. Добржанский немедленно начал готовить перевод, и к середине мая половина книги была переведена. Новости из России, пришедшие летом того же года, укрепили уверенность публикаторов в необходи­мости их работы. Как Дани сообщал Лернеру:

Мы убеждены, что лучший способ противодействия влиянию Лысенко — это сделать известными его идеи и доказательства в той самой форме, в которой он сам опубликовал их. Мы не сомневаемся, что отношение американцев будет от­рицательным, и это укрепит позиции тех, кто противостоит ему в Советском Союзе[31].

В середине августа перевод был закончен, и Данн послал его в издательство «King's Crown Press», связанное с Колумбийским университетом, профессорами которого были и он сам, и Добржанский. Рукопись была принята и в течение осени отредактирована и подготовлена к печати. Добржанский постарался «сохранить в переводе аромат» оригинала. Карл Эплинг (Carl Epling, профессор ботаники в Калифорний­ском университе в Лос-Анджелесе) отредактировал перевод «на предмет стиля и смысла», а Данн — «на предмет ясности выражений и английской термино­логии»[32].

Еще до того как книга была напечатана, Данн разослал рукопись целому ряду лиц, с тем чтобы обеспечить поддержку и скоординировать кампанию. Одним из тех, кто получил рукопись, был Генри Уоллес (Henry A. Wallace), бывший вице-президентом в администрации Ф. Рузвельта, а в то время служивший министром торговли. Уоллес прочел рукопись и послал Данну свои замечания, целиком поддержав саму идею ее публикации. Он также отправил Данну коллекцию материа­лов о Лысенко, собранных им во время поездки в СССР в 1944 г. и переведенных на английский язык его сотрудниками. Он посоветовал использовать эти материалы (включая опублико­ванные отчеты о дискуссии 1939 г. между генетиками и лысен-ковцами) для подготовки рецензий на книгу. После выхода книги в свет Данн вер­нул эти материалы Уоллесу вместе с экземпляром книги[33].

Данн «срежиссировал» целый ряд рецензий на книгу Лысенко и на книгу Хадсона и Риченса в американ­ских научных журналах, а Хаксли провел аналогичную ра­боту в Великобри­тании. Все ведущие биологические журналы опубликовали рецензии на ту или другую, а некоторые и на обе книги. Данн и Карл Сакс (Carl Sax) написали рецензии для «Science», Добржанский — для «Journal of Heredity», Курт Штерн (Curt Shtern) — для «American Naturalist», Гольдшмидт — для «Physiological Zoology», а Стеббинс — для «Chronica Botanica». Данн и Меллер «сагитировали» еще нескольких генетиков написать письма редакторам различных изданий. Бри­танские биологи также опубликовали несколько рецензий: Эшби в «Nature», Дарлингтон в «Discovery». Как Меллер сообщал своим коллегам:

Хаксли написал мне, что он пытается организовать рецензии на книгу [Лысен­ко] и другие статьи о ситуации [в русской генетике] в британской прессе, и что мы в этой стране должны постараться сделать то же самое и в то же самое вре­мя. Он получил заслуживающую доверия информацию от австралийского науч­ного атташе в Москве, что отрицательные рецензии на книгу Лысенко, написан­ные уважаемыми учеными в западных странах, будут весьма серьезно восприня­ты в СССР и окажут там благоприятное влияние на генетику, в то же время ос­лабляя [позиции] Лысенко[34].

Американские генетики были весьма осторожны в своей критике, концентри­руясь почти исключи­тельно на научных проблемах. Они старались избегать любых политических комментариев, которые могли бы спровоци­ровать негативную реак­цию советских руководи­телей, и пытались выражать свое мнение на полити­чески нейтральном или даже «ура-социалисти­ческом» языке[35].

Именно это, на мой взгляд, было поводом к обращению группы американских генетиков к Дж. Б. С. Холдейну (J. В. S. Haldane) — в то время члену Исполкома компартии Великобри­тании — с просьбой опубли­ковать рецензию на книгу Лысенко. Это обраще­ние было подготовлено Сальватором Лурия (Salvatore Lurid) и подписано Лурией, Меллером, Штерном, Добржан­ским, Данном и Демереком. Вот что они писали:

Мы считаем, что инициатива объяснения опасности Лысенко руководителям, отвечающим за научные исследования в Советском Союзе, должна исходить от того, кто, помимо того что пользуется значительным научным авторитетом, не мог бы быть легко атакован как политический враг Советской России, использующий свой престиж либо для личной атаки на Лысенко, либо для «раздувания» кампании клеветы против советской науки. Мы думаем, что именно вы могли бы с наибольшим успехом возглавить подобную акцию, которая принесла бы огромную пользу Советскому Союзу и мировой биологии[36].

Холдейн, однако, отказался участвовать в кампании. В своем ответе Меллеру он писал: «К сожалению, я не читал книги Лысенко и потому явно не могу ничего сделать по этому поводу»[37]. Он даже вернул авторам оригинал их обращения. Этот ответ, по выражению Штерна, «потряс» американских генетиков[38]. Меллер был взбешен, под­черкивая, что «ожидал чего-нибудь в этом роде»[39], и прервал все отношения с Холдейном. Многие из его коллег последовали этому примеру, что привело к долгому пере­рыву в переписке Холдейна с американ­скими генетиками (см. [55]).

Среди действий, предпринятых в поддержку советских генетиков, была еще одна попытка организовать Международный генетический конгресс в СССР. Во время своего пребывания в Москве Эшби обсуждал эту идею с тремя ведущими ге­нетиками — Серебровским, Жебраком и Дубининым, — с энтузиазмом поддер­жавшими его предложение. Он также говорил с Л. А. Орбели, вице-президентом АН СССР и академиком-секретарем ее Биологического отделения. По свидетель­ству Эшби, Орбели «тоже был весьма заинтересован, но обинякями дал понять, что, до тех пор пока Лысенко в силе, он не хотел бы провоцировать его враждеб­ность, активно настаивая на этой идее»[40]. Эшби предложил коллегам скоордини­ровать антилысен­ков­скую кампанию во влиятельных западных журналах и «офи­циальное обращение» к руководителям Академии наук по поводу будущего кон­гресса. Он полагал, что публикации, «показывающие мнение иностранных ученых о бесполезности работ Лысенко», произведут в СССР соответствующий эффект и тем самым помогут организации конгресса[41].

Западные генетики охотно поддержали этот проект. Демерек, американский представи­тель в Постоянном международ­ном оргкомитете генети­ческих конгрес­сов, писал норвежскому представителю О. Мору:

Было бы очень хорошо, если бы следующий конгресс мог быть устроен в Рос­сии, и я искренне надеюсь, что это можно организовать. Это могло бы сдвинуть баланс сил в пользу настоящих генетиков и в ущерб Лысенко[42].

Оргкомитет использовал международную генетическую конференцию, прохо­дившую в октябре 1945 г. в Лондоне, с тем чтобы выяснить мнение сообщества. Хотя русские генетики не прибыли на конференцию, не успев вовремя получить приглашения (см. [56, С. 41. Е. 135]), большинство ее участников поддержало про­ект проведения конгресса в России. Фрэнсис Кру (Francis R. A. Crew), президент предшествующего конгресса в Эдинбурге, сообщал американским коллегам о ре­шении конференции: «Это был бы очень полезный жест, если бы мы предприняли соответст­вующие шаги, с тем чтобы создать возможность для наших русских кол­лег пригласить конгресс собраться в СССР»[43]. Кру обсудил «соответствующие шаги» с членами Оргкомитета, присутствовавшими на лондонской конференции, и проконсультировался с Эшби и Хаксли. Первым шагом должно было быть при­глашение представителя русской генетики в состав Оргкомитета[44]. Кру написал письмо советскому послу в Великобритании, «сообщая ему о существовании По­стоянного международ­ного оргкомитета и о желании его членов ввести в его сос­тав представителя от СССР». Он также сообщил послу, что «Жебрак, хорошо из­вестный всем членам Оргкомитета, был бы очень желательным пополнением». В том же письме Кру просил посла «переправить его послание в соответствующие органы в СССР» и подчеркивал, что Оргкомитет должен будет до начала марта 1946 г. решить, какое из полученных предложений о месте проведения будущего конгресса будет принято, и «поэтому назначение русского представителя должно быть сделано незамедли­тельно»[45]. В феврале 1946 г. Кру напомнил советскому послу, что Оргкомитет ожидает ответа:

Мы настолько заинтересованы в помощи и поддержке наших русских коллег и настолько не хотели бы принимать какое-либо решение о следующем конгрессе без учета их мнения, что готовы ждать до конца марта, прежде чем предпри­нять какие-либо окончательные шаги[46].

Посольство переправило письма Кру в Академию наук, но весь план пал жерт­вой обычных бюрократи­ческих проволочек. Переписка между академией, ЦК и МИДом по поводу назначения Жебрака затянулась до конца мая, когда было уже поздно что-либо предпринимать (см. [58, л. 26об.]).

Западные генетики предвидели возможную неудачу их проекта. И даже если оказывалось невозможным провести предстоящий конгресс в России, им хотелось сделать возможным участие в нем русских генетиков. Они рассматри­вали конгресс как «весьма эффективный способ разрушения изоляции, существующей между западными и русскими генетиками»[47]. Демерек советовал своим коллегам по Оргко­митету:

Мне кажется чрезвычайно важным, если конгресс не может быть проведен в России, организовать его в таком месте, где мы смогли бы встретить наиболь­шее число русских генетиков. В этом отношении Швеция представля­ется гораз­до более удобным местом, чем Соединенные Штаты[48].

Это соображение было, по-видимому, не последним, когда Оргкомитет принял решение проводить конгресс в Швеции и пригласил русских генетиков принять участие в его работе.

 

 

«Американская помощь» на русском фронте

 

Во время своих дискуссий с лысенковцами в 1936 и 1939 гг. советские генетики часто ссылались на поддержку их западных коллег и международный консенсус в генетике. В то время подобные ссылки были неэффективны, поскольку они проти­воречили основному направлению государственной внешней политики на изоля­цию. В конце войны, однако, советская внешняя политика была направлена на развитие международ­ного сотрудни­чества, и генетики немедленно использовали этот поворот в своей атаке на позиции Лысенко. Генетики были первыми из советских ученых, кто начал то самое «тесное сотрудничество» с западными коллегами, к ко­торому призывал Молотов на банкете в Кремле в июне 1945 г., и их первым «сов­местным проектом» стала широкая антилысен­ковская кампания.

Опять, как в 1930-е гг., генетики регулярно ссылались на авторитет своих запад­ных коллег с целью ослабить влияние Лысенко. В каждом письме в ЦК и Совмин, в каждом публичном выступлении они заявляли, что советская генетика и генети­ки с честью поддерживают престиж советской науки за рубежом. К примеру, в конце 1944 г. Жебрак направил письмо секретарю ЦК Г. М. Маленкову, в котором отмечал:

Развитие генетики в России произошло только во время советской власти. В течение того короткого периода генетика в Советском Союзе достигла такого уровня, что заняла лидирующие позиции в мире, уступая только США[49].

Жебрак также отмечал, что кампания, развязанная Лысенко против генетики, вредит международ­ной репутации Советского Союза. В то время это был весомый аргумент.

Более того, научная активность Жебрака в Сан-Франциско, вероятно, была предпринята им не только по собственной инициативе: имеются некото­рые свиде­тельства того, что его усилия восстановить контакты с американ­скими генетиками и вдохновить их на организацию антилысен­ковской кампании были поддержаны высшими чинами госаппарата. В апреле 1945 г., за несколько дней до выезда в США, Жебрак получил аудиенцию у Молотова. Одной из тем их беседы было положение в советской генетике[50]. Возможно, Жебрак получил согласие Молотова и его поддержку своим действиям в Америке. Это могло бы объяснить его многочис­ленные конфиденциальные заявления американ­ским коллегам о том, что «совет­ское правительство в настоящий момент определенно расположено придать значитель­ный вес мнению американ­ских ученых»[51].

Сразу же после окончания войны советские генетики развернули широкую атаку на позиции Лысенко. В ноябре 1945 г. Жебрак направил очередное письмо Молотову, в котором обвинял Лысенко в дезоргани­зации генетических исследова­ний и предлагал создать новый Институт эксперимен­тальной генетики и «Совет­ский генетический журнал»[52]. По-видимому, следуя инструкциям Молотова, бюро Биологи­ческого отделения Академии наук 12 марта 1946 г. провело специ­альное заседание, посвященное структуре институтов отделения. На этом заседа­нии было «предложено» организовать новый генетический институт (см. [61, л. 18–19]). Сразу же после этого Жебрак отправил длинное письмо Маленкову с просьбой поддержать этот проект[53]. И в письме к Молотову, ив письме к Мален­кову Жебрак подчеркивал важность развития генетики для международ­ного пре­стижа СССР. В письме к Молотову он привел длинные цитаты из обзоров работ советских генетиков, написанных такими известными западными учеными, как Дж. Д. Бернал и Л. Данн, а в письме к Маленкову ссылался на возможность того, что генетика и генетики были задействованы в американских ядерных исследованиях.

Генетики также постарались убедить ЦК открыть новые вакансии для генети­ков в составе АН СССР. Несмотря на активное противодействие Лысенко, в декаб­ре 1946 г. Н. П. Дубинин был избран членом-корреспон­дентом Академии и начал организовывать в ней антилысен­ковское «сопротив­ление». В мае 1947 г. Жебрак был назначен президентом Академии наук Белоруссии и немедленно организовал при Академии генетическую лабора­торию.

Весной того же 1947 г. А. С. Серебровский под эгидой Московского университе­та провел Всесоюзную генетическую конференцию. Это была первая[54] столь пред­ставитель­ная конференция генетиков с 1932 г.: в течение шести дней исследователи из разных городов страны представили более восьми­десяти докладов. Генетики постарались разреклами­ровать конференцию как только было возможно. Они приняли «Письмо товарищу Сталину», которое собирались опубликовать в цент­ральной прессе. В этом письме они заявляли:

Конференция показала, что работники генетической науки настойчиво рабо­тают над выполнением Вашего, Товарищ Сталин, указания советской науке не только догнать, но и превзойти зарубежную науку. В некоторых случаях это ука­зание уже выполнено [62, л.75].

Как того и следовало ожидать, антилысенков­ская кампания на Западе и ее активное исполь­зование советскими генетиками вызвали резкую реакцию лысенковцев, старавшихся отстоять свои позиции. Уже в августе 1946 г. партбюро лысенковского бастиона — ВАСХНИЛ — направило специальный меморандум «о спорных вопросах генетики» секретарю ЦК А. А. Жданову (см. [63, л. 1–2]). К меморан­думу были приложены переводы четыр­надцати западных публикаций, в их числе нескольких рецензий на книги Лысенко и Хадсона и Риченса, а также статьи Жебрака о советской генетике, опубликованной в «Science» (см. [63, л. 4-102]). Ав­торы меморандума утверждали (вполне справедливо), что генетики стараются по­дорвать авторитет Лысенко, и просили Жданова принять «соответст­вующие меры». Их обращение осталось без ответа. Два месяца спустя парторг ВАСХНИЛ снова направил в ЦК письмо по тому же поводу (см. [63, л. 103]). В этот раз к письму была приложена статья о генетике, написанная Лысенко для энцикло­педии (см. [63, л. 105—140]). Это письмо также осталось без ответа. В своем обращении в ЦК лысенковцы снова, как они это делали в 1930-е гг., подчеркивали «иностранный», «буржуазный», «западный» характер менделевской генетики и «отечественные», «со­ветские корни» их собственной доктрины. В это время, однако, подобная риторика не возымела ожидаемого действия: партийные боссы остались глухи к их аргументам.

Широкая кампания в западной прессе, очевидно, достигла своей цели и произ­вела серьезное впечатление в аппарате, определявшем научную политику. И меж­дународное признание успехов советских генетиков, и международ­ное отрицание работ Лысенко явно возымели должный эффект. Даже Министер­ство сельского хозяйства, один из основных оплотов Лысенко в госаппарате, предпочитало иметь дело с его оппонентами, когда речь заходила о международ­ном сотрудничестве. К примеру, в феврале 1946 г. начальник Иностран­ного отдела министерства обра­тился к давнишнему оппоненту Лысенко М. М. Завадовскому с просьбой написать статью о его работах для публикации в США (см. [64, л. 36–37]).

В конце 1946 г. Антифашистский комитет советских ученых обратился к друго­му генетику, Н. П. Дубинину, с просьбой написать большую статью об успехах советской генетики для публикации за рубежом. Статья касалась вклада советских ученых в теорети­ческую генетику и содержала детальный обзор советских работ в этой области. Через Американо-советское медицин­ское общество рукопись была направлена Добржанскому, который перевел ее на английский язык и организовал ее публикацию в «Science». Статья, появившаяся весной 1947 г., сообщала читате­лям о том, что советские ученые «уверены в том, что в ближайшем будущем они достигнут еще большего прогресса в генети­ческих исследо­ваниях» [50, с. 112]. Статья с очевидностью свидетельст­вовала об укрепив­шихся позициях генетики в Советском Союзе. Как отмечал в одном из своих писем Добржанский:

Она дает первое ясное доказательство того, что звезда Лысенко закатывает­ся. Не то чтобы Лысенко в ней упоминался — как раз наоборот. Но те вещи, ко­торые Дубинин пишет, вероятнее всего, не могли бы быть написаны два года назад — хвала Вавилову, Карпеченко и т. д.[55]

Таким образом, советские генетики искусно сыграли на изменении внешней политики, чтобы «сдвинуть баланс сил» в свою пользу. Добиваясь поддержки партаппарата в восстанов­лении своих позиций, они с успехом использовали модные лозунги того времени: «за международный престиж советской науки», «догнать и перегнать западную науку», «равняться на достижения науки за границей» и тому подобные. С 1945 по середину 1947 гг. «второй фронт» в советской генетике ока­зался весьма действенным. Используя поддержку западных коллег, генетики суме­ли укрепить свой авторитет в партаппарате и свои институцио­нальные позиции.

Чего ни они, ни их западные коллеги не могли предвидеть, так это «холодной войны». Когда летом 1947 г. советская внешняя политика резко повернула от коопе­рации к конфронтации с Западом[56], те самые англо-американские контакты, столь ус­пешно служившие советским генетикам, превратились вдруг в «опасные связи».

 

 

Список литературы

 

1. Krementsov N. Stalinist Science. Princeton: Princeton University Press, 1996.

2. Medvedev Zh. The Rise and Pall of T. D. Lysenko. N. Y.: Columbia University Press, 1969.

3. Joravsky D. The Lysenko Affair. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 1970.

4. Lecourt D. Proletarian Science? A Case of Lysenko. L.: NBL, 1977.

5. Сойфер В. А. Власть и наука: История разгрома генетики в СССР. Ann Arbor: Hermitage, 1988.

6. Soyfer V. Lysenko and the Tragedy of Soviet Science. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1994.

7. Adams M. B. Science, Ideology, and Structure: The Kol'tsov Institute, 1900-1970 // The Social Context of Soviet Science / Ed. by L. Lubrano and S. Solomon. Boulder, CO: Westview Press, 1980. P. 173—204.

8. Adams M. B. Eugenics in Russia // The Well-born Science. Eugenics in Germany, France, Brazil, and Russia / Ed. by M. B. Adams. N. Y.: Oxford University Press, 1990. P. 153—216.

9. Астауров Б. Л., Рокицкий П. Ф. Н. К. Кольцов. M.: Наука, 1975.

10. Поповский M. А. Дело академика Вавилова. M.: Книга, 1991.

11. Левитская Н. Г., Лассан Т. К. Григорий Андреевич Левитский: Материалы к биографии // Цито­логия. 1992. Т. 24. № 8. С. 102—125.

12. Соратники Николая Ивановича Вавилова. СПб., 1994.

13. Weindling P. German-Soviet Cooperation and the Institute for Racial Research, 1927 — ca. 1935 // German History. 1992. Vol. 10. № 2. P. 177—206.

14. Paul D. B. and Crimbas К. В. Nikolai V. Timofeeff-Ressovsky // Scientific American. 1992. February. P. 86—92.

15. Тимофеев-Pecсовский Н. Воспоминания. M.: Прогресс, 1995.

16. The Evolution of Theodosius Dobzhansky: Essays on His Life and Thought in Russia and America / Ed. by M. B. Adams. Princeton: Princeton University Press, 1994.

17. Архив Российской академии наук (далее — АРАН). Ф. 201. On. 5. Д. 4.

18. Abandonment of the Moscow meeting of the International Congress of Genetics // Science. 1936. № 84. P. 553—554.

19. Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (далее — РЦХИДНИ). Ф. 17. On. 3. Д. 970.

20. P. Mangelsdorf Correspondence. HUG (FP) 37.8. Box 6 // Manuscript collection of the Widener Library. Harvard University. Cambridge. USA.

21. Haldane J. B. S. Lysenko and Genetics // Science and Society. 1940. Vol. 4. P. 433—437.

22. Mather К. Genetics and the Russian Controversy // Nature. 1942. Vol. 149. P. 427-430.

23. Майский И. М. Воспоминания советского посла. М.: Наука, 1965.

24. Государственный архив Российской Федерации (далее—ГАРФ). Ф. р5283. Оп. 14. Д.7. Л. 1—130.

25. ГАРФ. Ф. р5283. Д. 175, 183, 193, 195, 199, 200, 201, 207, 208, 209, 214, 216, 217, 219, 223.

26. 3-Day Congress to Honor Soviet // New York Times. 6 November 1943, 21.

27. Aid to World Seen in Pact of Moscow // New York Times. 7 November 1943, 47.

28. Henry Dale's Papers. 93 НО, 8. 8. 69, Р. 3. Royal Society Library. London. UK.

29. РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 125. Д. 449. Л. 188—199.

30. American-Soviet Medical Society Papers, MS С 470, History of Medicine Division, National Library of Medicine, Bethesda, MD.

31. American-Soviet Science Society // Shtern Papers. APS.

32. Молотов В.М. Доклад 6 ноября 1945 г. // Вестник АН СССР. 1945. №10—11. C. 1—15.

33. Вестник АН СССР. 1946. № 2.

34. Dunn Papers. APS.

35. Wright Papers. APS.

36. Ashby E. Scientist in Russia. N. Y.: Penguin Books, 1947.

37. РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 121. Д. 331. Л. 54.

38. Impressions of Soviet Science // American Review of the Soviet Union. 1945. November. P. 32—43.

39. Вестник АН СССР. 1946. № 7—8.

40. Юшкевич А. П. Дело академика Лузина // Репрессированная наука. Л.: Наука, 1991. С. 377—394.

41. Levin A. E. Anatomy of a Public Campaign: «Academician Luzin's Case» in Soviet Political History // Slavic Review. 1990. Vol. 49. № 1. P. 90—108.

42. Demerec Papers. APS.

43. Huxley J. Memories. N. Y.: Harper & Row, 1970.

44. J. S. Huxley Papers. Series VII. Box 103; Series VIII. Box 106. The Fondren Library. Rice University. Houston. USA.

45. Huxley J. S. Science in the USSR. Evolutionary Biology and Related Subjects // Nature. 1945. Vol. 156. P. 254—256.

46. РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 3. Д. 1052.

47. Archive of the University of California. President office. CU-5. 1945: 710-Z. The Bancroft Library. Berkeley. CA.

48. Lerner Papers. APS.

49. Zhebrak A. R. Soviet Biology // Science. 1945. Vol. 102. P. 357—358.

50. Dubinin N. P. Works of Soviet Biologists: Theoretical Genetics // Science. 1947. Vol. 105. P. 109—112.

51. Hudson P. S. and Richens R. H. The New Genetics in the Soviet Union. Cambridge, Engl.: W. Heffer & Sons, 1946.

52. Lysenko Т. D. Heredity And its Variability (trans. by Th. Dobzhansky). N. Y.: King's Crown Press, 1946.

53. Shtern Papers. APS.

54. Simpson R. Science, Totalitarian Model // Saturday Review of Literature. 1946. (March 9), P. 28—32.

55. J. В. S. Haldane Papers. The Library of the University College. London. UK.

56. S. Darlington Papers. The Bodlean Library. Oxford University. UK.

57. АРАН. Ф. 2. On. 1-1945. Д. 401.

58. РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 121. Д. 537.

59. РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 125. Д. 360.

60. АРАН. Ф. 2. Оп. 1-1945. Д. 450.

61. Российский государственный архив экономики. Ф. 8390. On. 1. Д. 1997.

62. ГАРФ. Ф. 5446. On. 85. Д. 12.

63. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 451.

64. АРАН. Ф. 1657. Оп. 1. Д. 154.

65. Кременцов Н. Л. Советская наука на пороге Холодной войны: «Дело КР» // In memoriam. М.–СПб.: Феникс–Atheneum, 1995. С. 272–291.

 

 

Источник: Н.Л.Кременцов. «Американская помощь»
 в советской генетике, 1945—1947 // ВИЕТ, 1996, № 3, с. 25-41.

 


[1] Эта работа не могла бы быть выполнена без поддержки нескольких зарубежных фондов и институтов, которым я приношу мою искреннюю благодарность. Стипендия Фонда Эндрю Меллона (Andrew W. Mellon Foundation) в 1992 г. дала мне возможность поработать в библиотеке Американского философского общества (American Philosophical Society). Стипендия того же фонда в 1993—1994 гг. помогла получить материалы из архивов Кембриджа и Хьюстона. В 1994 г. грант Кеннановского института российских исследований (Кеппап Institute for Advanced Russian Studies) в Вашингтоне открыл для меня доступ к материалам Национального медицинского архива (National Medical Archive) США. А стипендии Британского института истории медицины (Welcome Trust) и Института гуманитарных исследований Эдинбургского университета в 1995 г. позволили провести четыре месяца в различных архивах Великобритании. Я также признателен моим коллегам Марку Адамсу, Гил Винчестер, Лили Кей, Эвелин Фокc Келлер, Михаилу Конашеву, Дайане Пол, Сюзан Соломон и Даниелу Тодесу за их критические замечания. Особую благодарность мне хотелось бы выразить сотрудникам многочисленных отечественных и зарубежных архивов и библиотек, без помощи которых мне никогда не удалось бы найти все использованные в этой работе документы. Первоначальная англоязычная версия этой статьи («A "Second Front" in Soviet Genetics: the International Dimension of the Lysenko Controversy. 1944—I947») опубликована в: Journal of the History of Biology. 1996. Vol. 29. P. 229-250. Я благодарен издательству «Khaver Academic Publishers», которому принадлежат издательские права на первоначальную версию, за предоставление разрешения на публикацию переработанной версии на русском языке. Материалы этой работы были также частично использованы в моей книге [1].

[2] Детальный анализ ранней истории советской генетики см. в [7; 8].

[3] Институциональный аспект борьбы между генетиками и агробиологами проанализирован в моей статье «Принцип конкурентного исключения» (в печати), а также в [1].

[4] Во время террора несколько ведущих генетиков, включая И. И. Агола и С. Г. Левита и их сторонников в гос- и партаппарате — таких, как президент ВАСХНИЛ А. И. Муралов и непременный секре­тарь АН СССР Н. П. Горбунов, были арестованы и расстреляны. Лысенко же в это время занял пост президента ВАСХНИЛ.

[5] В 1940 г. генетика понесла невосполнимые потери — умер один из основателей советской генетики Н. К. Кольцов, а ведущие генетики-администраторы Н. И. Вавилов, Г. Д. Карпеченко и Г. А. Левитский были арестованы (см., например, [9—12]).

[6] Советско-германские связи в генетике частично освещены в [13].

[7] В архивах западных генетиков обнаруживается заметный перерыв в переписке с советскими кол­легами с 1939 по 1943—1944 гг. См., к примеру, коллекции Американского философского общества (далее—APS) в The American Philosophical Society Library (Philadelphia:USA).

[8] Например, в 1940 г. Поль Мангельсдорф (Paul Mangelsdorf) организовал специальный семинар по русской генетике в Гарвардском университете (см. [20]).

[9] См. выпуски журналов «Science», «Nature» и «Вестник АН СССР» военного времени.

[10] Об использовании науки в качестве инструмента для укрепления антифашистской коалиции см. воспоминания советского посла в Великобритании о его деятельности в первые месяцы войны [23, с. 192–195].

[11] Hanpимер, 6-8 ноября 1943 г. Национальный совет амеркано-советской дружбы организовал большой конгресс в поддержку СССР в Нью-Йорке. Ученые сыграли огромную роль в организации и проведении конгресса (см. [26–27]).

[12] Одним из главных организаторов Общества был его финансовый директор Poберт Лесли (Robert L.Leslie). См. коллекцию документов Общества [30].

[13] См. письмо Добржанского к Л. Данну от 4 июля 1945 г. в [34].

[14] См. письмо Эшби к Райту от 22 июля 1945 г. в [35].

[15] См., к примеру, впечатления американских участников торжеств в [38].

[16] Яркое описание юбилея и, в особенности, банкета см. [36, гл. 6, «Science on Show», с. 126–145].

[17] Aнализ некоторых международных аспектов государственной научной политики в 1930-е гг. см. в [40, 41].

[18] См. письмо М. Демерека (М. Dетеrес) к П. Коллeру (P. Koller), август 1945 г., в [42].

[19] Его опубликованные воспоминания о поездке см. в [43, гл. XIX, «Russia 1945», с. 281–287]. Фонд Хаксли в Архиве Университета Райе в Хьюстоне содержит множество материалов о поездке в СССР в 1945 г., включая его записи лекций Лысенко и беседе советскими генетиками (см. [44]).

[20] Первоначально, на заседании 13 марта Политбюро планировало послать в Сан-Франциско весьма представительную делегацию, в состав которой был включен и заместитель председателя Совета Союза Т. Лысенко (см. [46, л. 10]). Спустя несколько дней состав делегации был пересмотрен, и Лысенко не попал в новый список [46, л. 13]. Назначение Жебрака было также утверждено на заседании Политбюро [46, л. 36].

[21] См. письмо Бабкока к М. Дейчу (M. Deutch) от 6 июня 1945 г. в [47].

[22] Лернер был русским эмигрантом и, разумеется, свободно говорил по-русски.

[23] Письмо от 29 июня 1945 г. в [48].

[24] См. письмо П. Коллера к М. Демереку от 27 июля 1945 г. в [42].

[25] См. письмо Ф. Добржанского к Л. Данну от 4 июля 1945 г. в [34].

[26] См. письмо М.Лернера к Л. Данну от 27 июня 1945г. в [48].

[27] См. письмо Ф. Добржанского к Л. Данну от 4 июля 1945 г. в [34]. Подчеркнуто Добржанским.

[28] Была даже предпринята попытка организовать специальный «Комитет помощи русским генети­кам».См. письма М. Лернера Б. МакКлинток (B. McClintock) от 27 июня 1945 г. и к Л. Данну от 23 июля 1945 г. в [34].

[29] Он покинул редакцию в мае 1946 г.

[30] См. письмо Л. Данна к В. Bapa (W. Вага) от 26 мая 1945 г. в [34].

[31] См. письмо Л. Даннак М. Лернеру от 29 июня 1945 г. в [34].

[32] См. письмо Л. Данна к X. Силверу (H. Silver) от 17 августа 1945 г. в [34].

[33] См. письмо Л. Данна к Г. Уоллесу от 30 января 1946 г. в [34].

[34] См. письмо Г. Меллера к К. Штерну от 11 февраля 1946 г. в [53].

[35] В 1946–1947 гг. в американской прессе было опубликовано множество статей о советской науке в связи с широкой дискуссией о возможных вариантах послевоенной организации западной науки. Наиболее животрепещущей темой была так называемая «свобода науки» — система отношений между наукой и государством. Многие участники этой дискуссии ссылались на лысенковщину и судьбу погиб­ших русских генетиков как на пример опасности государственного контроля над наукой. См., например, [54]. В своей критике идей Лысенко, однако, большинство западных генетиков осторожно избегали каких-либо политических ссылок.

[36] См. письмо К.Штерна и др. к Дж.Б.С.Холдейну от 17 апреля 1946 г. в [53].

[37] См. письмо Дж. Б. С. Холдейна к Г. Меллеру от 15 мая 1946 г. в [42].

[38] См. письмо К. Штерна к Меллеру от 12 июня 1946 г. в [53].

[39] См. письмо Г. Меллера, к М. Демереку от 5 июня 1946 г. в [42].

[40] См. письмо Дж. Хаксли к М. Демереку от 31 декабря 1945 г. в [42].

[41] См. письмо Дж. Хаксли к М. Демереку от 31 декабря 1945 г. в [42].

[42] См. письмо М. Демерека к О. Мору от 28 ноября 1945 г. в [42].

[43] См. письмо Ф. Р. А. Кру к М. Демереку от 15 января 1946 г. в [42].

[44] До войны русским представителем в Оргкомитете был Н. И. Вавилов.

[45] См. письмо Ф. Р. А. Кру к М. Демереку от 15 января 1946 г. в [42].

[46] См. письмо Ф. Р. А. Кру к послу СССР от 11 февраля 1946 г. (оригинал – в [57, л. 18—20], копия имеется в [42]).

[47] См. письмо М. Демерека к Дж. Хаксли от 18 февраля 1946 г. в [42].

[48] См. письмо М. Демерека ко всем членам Постоянного оргкомитета от 9 августа 1945 г. в [42].

[49] См. письмо А. Р. Жебрака к Г. М. Маленкову, декабрь 1944г., в [59, л. 9].

[50] См. письмо А. Р. Жебрака к В. М. Молотову от 3 ноября 1945 г. в [60, л. 4].

[51] См. письмо М. Лернера к Л. Данну от 27 июня 1945 г. в [48].

[52] См. письмо А. Р. Жебрака к В. М. Молотову от 3 ноября 1945 г. в [60, л. 1–6].

[53] См. письмо А. Р. Жебрака к Г. М. Маленкову от 1 апреля 1946 г. в [29, л. 108–111].

[54] И, как оказалось, последняя вплоть до 1965 г.

[55] См. письмо Ф.Добржанского к Л. Данну, конец ноября–начало декабря 1946г., в [34].

[56] Об этом повороте и его влиянии на советскую науку см. [65].